«Молодая гвардия».

Не успели мы переехать на ПМЖ в Оренбург, как меня быстренько ввели в старый спектакль, и после двух репетиций, отправили на гастроли по оренбургской области. Муж и сын оставались в городе. Ребёнка надо было устроить в детский сад. На бумажке (в помощь мужу) был написан  рецепт манной каши на молоке и, на всякий случай, на воде. Больше я ничего варить не умела.

Ехали долго. Бескрайние поля с какими-то бесконечными зерновыми (налево – яровые, направо – озимые, или наоборот), расстилались вдоль дороги. Лесов совсем нет, как-то непривычно после Севера. У нас там какая-нибудь кривая ёлка-палка обязательно из болота торчит, а тут, как стол – нескончаемая равнина.

Населённые пункты здесь сильно отличаются друг от друга. В татарских деревнях домики маленькие, глинобитные, дороги ужасные, дети на обочине в пыли играют. А то вдруг в немецкий совхоз приезжаем: дома, как по ниточке стоят, под окнами – цветочки растут. Чистенько, аккуратненько, ну просто – зер гут. Дом культуры огромный, с колоннами.

Заведующий оказался, на удивление, молодым. И лицо его, вроде как,  знакомое. Пока выгружали декорации, я всё к нему приглядывалась. И тут в памяти у меня всплыла картинка из телевизора: немецкий плакат начала войны - молодой чистокровный ариец с голубыми глазами и счастливой улыбкой в форме «гитлер-югенда» радостно смотрит в светлое будущее, обещанное любимым фюрером. 

- Так здесь же весь посёлок – немцы, на кого ещё ему быть похожим? - Удивилась помощник режиссёра Валентина, с которой я поделилась наблюдениями. - А где же ваш старый заведующий - Густав Карлович? На пенсию ушёл?

- Ну, да, - отведя глаза в сторону, сказал «белокурая бестия», - сразу после девятого мая.

- Знаешь, какие они тут спектакли ставят! А костюмы какие шьют, не хуже, чем в настоящем театре! – Восторженно сказала Валя мне, и спросила молодого заведующего. - Вы в этом году на День Победы что поставили?

- «Молодую гвардию».

- Ух, ты! И как? Эпохально, как всегда? 

И, пока монтировщики ставили декорации, юный Вольфганг (честное слово, его настоящее имя), рассказал нам грустную историю.

Больше всего в театральном кружке местного дома культуры любили ставить спектакли на праздник Победы. И про партизан ставили, и про пионеров-героев, и про Зою Космодемьянскую. Особенно любили кружковцы в фашистской форме по сцене ходить, уж очень она была к лицу местному народонаселению. Опять же, Хуго Босс, давший немцам чёрную форму, понимал, чего хотят мужчины - никто перед такой красотой не устоит. Форму для спектаклей шили в местном ателье, и парадную эсэсовскую, и полевую вермахта. Для завклуба Густава Карловича в спектаклях всегда оставляли самую зверскую роль. У него даже личная штурмбанфюрерская форма в кабинете в шкафу висела, и лучше его  партизан никто не пытал. А уж после неминуемого справедливого расстрела «поганого фрица», никто не умел так долго и мучительно умирать на сцене.

И вот в этот год взялись ставить «Молодую гвардию». Кино про них посмотрели, роли распределили, стали репетировать. Самая сложная была сцена казни. Конечно, шахту, куда комсомольцев сбрасывали, будет изображать оркестровая яма. Притащили туда несколько физкультурных матов, стали репетировать. Но артисты падали в неё как-то неубедительно. Вроде и песню поют, и лицо героическое делают, но как только приближается момент сброса в шахту,  не ждут толчка, сами прыгают (а девчонки ещё и визжат). Всё-таки высота порядочная, привыкнуть надо. Густаву Карловичу, конечно, роль палача оставили. Слов немного, но показать себя во всей красе очень даже можно.

Долго репетировали, переругались все, но вроде получаться стало. Постепенно поняли, как приземляться, как отползать в сторону, чтоб следующим падающим комсомольцам не мешать. Генеральная репетиция прошла с блеском! Ох, неспроста в театрах есть примета, если на генеральной всё хорошо, то на премьере будет провал!

И вот наступил долгожданный День Победы. Сначала, конечно, общее собрание всего посёлка в Доме культуры, слово ветеранам и передовикам, а уж потом, после перерыва, спектакль. 

В первых рядах зрительного зала обосновались начальство с жёнами и детьми, дальше – рядовые «пейзане» и «пейзанки». И вот началось представление. Главным действующим лицом спектакля были фашисты. Дефилируя по сцене с деревянными автоматами в руках, они гордо смотрели в зал на своих девушек (некоторые даже им подмигивали). Красуясь, они не спеша угоняли население в Германию и допрашивали пойманных комсомольцев. Штурмбанфюрер Густав Карлович, красиво закатав рукава парадной формы эсэсовца, аккуратно бил кулаком мимо лица Олега Кошевого и с огромным удовольствием кричал: «Красная сволётчь! Доннер веттер! Ты у меня увидишь небо в алмазах!» (Два месяца назад играли «Дядю Ваню»). Молодогвардейцы не сдавались, и их потащили на ликвидацию. Включили фонограмму тревожной музыки, и Густав Карлович собственноручно толкнул комсомольского лидера в шахту. «Да здравствует красная армия!», - закричал Олег Кошевой и упал головой вниз в оркестровую яму. Всеобщий «Ах!!!» вырвался из зрительного зала. Довольные фашисты стали бросать остальных комсомольцев.

Вольфганг замолчал, задумчиво глядя в окно.

- Ну, а дальше что? – Не выдержали мы с Валентиной.

- Так совпало, что на завтра, десятого мая, у нас должен выступать «цирк на сцене» из соседнего города. Декорации они заранее привезли и даже часть их собрали. Например, батут. Хотели сначала за кулисами поставить, да там у нас тесновато, вот и спустили в оркестровую яму. Да нас-то никто не предупредил!

- Даже боюсь представить, что могло случиться… - Сказала Валентина, озадаченно глядя на Вольфа.

- Да, как говорится, «всякое возможное событие когда-нибудь случается». Представьте себе картинку: падает в шахту Олег Кошевой, за ним бросают Ульяну Громову, а в это время снизу вылетает убитый Олег с выпученными глазами и открытым ртом. Фашисты растерялись, но, как было отрепетировано, стали остальных молодогвардейцев в шахту сбрасывать. А те на батуте скачут, и остановиться не могут. Батут-то профессиональный, на нём умеючи надо движения гасить, а кто из наших такое может, да ещё не ожидая такой подставы?

- А как выкрутились, - спросила я, скисая от смеха, представив себе эту героическую картинку.

- Вот так и скакали.

Фашисты на сцене, медленно, как тараканы, посыпанные дустом, расползались по кулисам, побросав автоматы. Пытаясь не смеяться, они зажимали рты руками, пилотками и даже кулисами. 

Зрители в зале сначала удивлённо хмыкали, потом засмеялись, а потом уже и повизгивать стали. У женщин тушь с ресниц потекла вместе со слезами, и они её размазывали по щекам. Живот от смеха болел так, что невозможно было усидеть на месте. Охая и медленно сползая на пол, зрители не отрывали глаз от скачущих героев. Кто гоготал, кто тоненько скулил. Некоторые зрители, сидящие с краю, попытались даже уползти из зала, но не смогли, и так и лежали в проходах, в стонах и конвульсиях.

Только два человека во всём доме культуры не смеялись. Белый от страха Густав Карлович смотрел со сцены на бледного от злости парторга в первом ряду и оба беззвучно шевелили губами. «Я не виноват», - пытался сказать завклубом.  «Это вредительство», - шептал парторг.

- Густава нашего, Карловича, разбирали на другой же день на партсобрании. Дали выговор за искажение соцреализма на сцене и халатность, допущенную в подготовке к празднику, и отправили на заслуженную пенсию. Я сейчас исполняю обязанности заведующего клубом. К праздникам будем ставить только сказки, а к Девятому мая – сборный концерт.

Через несколько лет, когда ФРГ объявила сбор всех немцев на исторической Родине, поволжские немцы, бросив свои дома, понаехали в свой Фатерлянд. Уезжали целыми улицами. Дома за копейки покупали татарские семьи, полисаднички перед окнами засохли, в посёлках наступила разруха и запустение.

Анекдот в тему.

Киностудия «Чум-фильм» снимает кино про войну.

Стук в дверь.

- Кто тама?

- Гестапа, однако.

- Чего нада?

- Партизана!

- Какая?

- Пионера-героя!

- Она пошла в тундру листовки расклеивать и мосты взрывать.

- Тогда, как придёт, передай: приходила Гестапа и мала-мала ругалась!

С гастролей мы вернулись через месяц поздно вечером. Ребёнок уже спал. Страшно соскучившись, я заглянула к нему в кроватку и удивилась: «Какой толстый! Ой, у него даже есть щёки! А это точно наш ребёнок? Ты чем его кормил?» - Ревниво спросила я. «Манной кашей! – Гордо ответил муж. - Я в первый день, как ты уехала, стал варить по твоему рецепту кашу на молоке. Она сбежала. А ребёнок-то голодный! Тогда сварил на воде, масла бросил, сахару побольше, ел – за уши не оттянешь! Весь месяц так, сварю большую кастрюлю, целый день её едим. Надо ещё какой-нибудь рецепт найти, а то я на манную кашу уже смотреть не могу!»

Первая роль.

В детском саду у Данилы обе воспитательницы были очень душевными женщинами, и ребёнок, любя, называл их просто по отчеству: Калавна и Лексевна.

Режиссёр театра кукол, в котором мы работали, любил поговорить с нашим пацаном по-мужски.

- Ну что, мужик, как дела в садике? – Спрашивает Борисыч.

- Хоошо, - картавя, солидно отвечает Данька, сидя у него на колене.

- Как воспиталки? Не обижают?

- Кто-о-о?

- Ну, воспитательницы твои. Николаевна и Алексеевна.

- А, испыталки. Калавна – хоошо. И Лексевна хоошо.

У Борисыча есть дочка Настя, но он всё время предлагал нам поменяться, очень ему хотелось мальчишку.

И вот по замыслу художника (его жены Марины), в новом спектакле должны участвовать и наши дети. Ставили в тот год «Женитьбу» Гоголя. Спектакль был кукольный, на ширме. Но все мечты Подколёсина, как и уговоры Кочкарёва, расписывающего невозможно прекрасную жизнь женатого человека, показывались актёрами живьём, на специальной конструкции над ширмой в ярком и радостном свете.

Вот мечтает Подколёсин, как он женится, и на верхней площадке мы видим уютный мягкий диван, на нём развалившись, лежит он сам в стёганом халате, завитых кудрях и с удовольствием курит трубочку. Тут заходит красавица-жена в розовом кринолине и сажает к папочке на диван двух деток, а одного на руках держит. Детки – вылитый папенька, в таких же халатиках, в таких же кудрях (специально детские парички купили). Щёчки у детей красные, как яблочки, а в руках дети держат яблоки, красные, как детские щёчки. Детей Подколёсина играли, конечно, актёрские отпрыски: четырёхлетняя дочка Борисыча, наш Данька, двух с половиной лет, и трёхлетняя дочь ещё одной актрисы. Данилу, как самого маленького, гипотетическая жена Подколёсина, артистка Нина Ужова, и выносила на руках. Это ему очень нравилось: Ниночка в локонах, декольте и оборочках была на редкость хороша, ну просто пирожное с кремом. Думаю, все мужчины театра нашему Даньке завидовали. Я его даже иногда шантажировала: «Не будешь есть кашу – Нина не возьмёт тебя на ручки. Она будет Настю носить, а не тебя». Съедал всё, как миленький.

Во время репетиций дети сидели в женской гримёрке и, когда надо, мы их приводили на площадку. Федя играл Кочкарёва, а я танцевала в какой-то очередной мечте Подколёсина. За детьми смотрели все, кто в данный момент был свободен. Вот молодая актриса Лена, сидя на стуле, вытянула длиннющие ноги, и, распустив волосы, протянула: «О-о-ох, устала-а-а!» Данька подошёл, провёл ладошкой по всей длине ноги и со знанием дела оценил: «Лена касидая. Воосики глинные, ножки глинные!»  «Ох, ничего себе, пацан! Маленький, а понимает!» - Засмеялись актрисы.

На премьеру «Женитьбы» были приглашены обе «испыталки» посмотреть на своего воспитанника. Как всегда, перед премьерой, в театре все страшно нервничали. Надеваем на детей халатики и парички, рисуем красным гримом щёчки. Вдруг Данила стягивает с головы парик и твёрдо заявляет: «Не буду воосики!» Я снова надеваю ему паричок и начинаю рассказывать про Ниночку, которая не полюбит его без волос, но всё было бесполезно. Ни уговоры папы, ни самой Ниночки не помогли. «Не буду воосики», упрямо твердил ребёнок.

- А как же Калавна и Лексевна? Они же тебя хотят посмотреть в волосиках.

- Не буду.

Оставалась последняя попытка – я потащила ребёнка в кабинет главного режиссёра, чтобы Борисыч по-мужски поговорил с капризным актёром. Через три минуты серьёзный Даня вышел из кабинета в волосиках и готовый к трудовым подвигам на сцене. Помощник режиссёра раздала детям красивые восковые яблоки, объяснив, что они не съедобные и есть их нельзя. Их надо держать в руках, как репетировали, и после сцены отдать обратно тёте Вале. Тут выключился свет, зазвучала музыка и мы в полной темноте стали пробираться к конструкции.

Долго ли, коротко ли, но два часа спектакля закончились и все занятые в представлении, усталые, но довольные, вышли  на поклон. Дети стояли у кулисы и важно, с чувством выполненного долга, раскланивались. Калавна и Лексевна, вскочив с кресел,неистово били в ладоши и кричали: «Браво, Даня! Он из нашего садика! Браво!»  Любимым испыталкам была подарена афиша «Женитьбы» с автографами актёров, режиссёра и художника.

Собрав восковые яблоки в коробку, помощник режиссёра прибежала ко мне жаловаться – на одном был чёткий отпечаток зубов.

- Вот что ваш ребёнок сделал! Я же объясняла, что они не съедобные!

- Да, но они такие красивые, взрослого-то тянет откусить, а тут – ребёнок!

Красное яблочко с отпечатками Данькиных зубов и сейчас стоит на стеллаже в кабинете Борисыча среди фестивальных призов и дипломов.

Жестокая мать.

В нашу молодёжную бригаду областного театра кукол, на должность «ученик актёра», была взята Ленка, представительница длиннющей династии артистов местного драматического театра. Дедушка её – народный артист СССР (мемориальная доска на доме на Набережной). Бабушка Ленки – ведущая артистка театра, переигравшая все главные роли репертуара. Мама – актриса, папа - актёр. После их развода, отчим тоже актёр, и все мамины любовники, сами понимаете, кто. Ну, куда девчонке податься, как не в артистки? В семье понимали, что Ленка, закончившая с трудом десять классов, ни в одно театральное училище не поступит. В драмтеатр без образования не брали, поэтому по-дружески договорились, что девочка пока поработает в театре кукол, тем более и бабушка ея, к этому времени уже пенсионерка, и ушедшая из драмтеатра по разным причинам, работала в театре кукол билетёром. Знаменитый дедушка к тому времени уже умер.

Новая ученица актёра оказалась со странностями. Если на репетиции режиссёр делал ей замечание, Ленка бросала куклу на пол и истерично рыдала, изображая надрыв души и общую утомлённость организма. Режиссёр, понимая, что у новой артистки повышенная чувствительность и тонкая нервная организация (не чета нам, остальным), уговаривал понять мотивацию поступков её персонажа, найти «зерно роли» и немножко усмирить свой актёрский темперамент. А был это всего лишь ввод на роль двух козлят в старом спектакле «Волк и козлята», с которыми нам предстояло через несколько дней ехать на летние гастроли по области.

Как-то Ленка пришла на репетицию с необычным выражением лица. Оказалось, что вчера, подбривая бровь лезвием, дрогнула рука, и половина брови осыпалась на лицо. Назвав бровь падшей женщиной, Ленка добрила её уж всю, а для симметрии и правую. Чёрным карандашом нарисовала на лбу две удивлённо-приподнятые дуги. Правда, левая получилась более удивлённой, поэтому лицо приобрело застывшее выражение иронии и недоверия. И пока брови не отрасли, каждое утро она встречала нас новым графиком изумлённого лица, и никогда нарисованная левая не была тождественна правой. «Подумаешь, в эпоху Возрождения совсем брови сбривали, чтобы лоб выше казался. Это у них «стайл» такой был».

Однажды, возвращаясь, домой с репетиции, Ленка неожиданно встретилась в троллейбусе со своим бывшим одноклассником Пашкой и, почувствовав в нём родственную душу, уже не смогла с ним расстаться. Бабушка, забежав домой на обед, увидела их в постели, но подумала, что и эти отношения ненадолго. Мало ли кто у внучки под одеялом обнаруживается. Но ребятки решили жить вместе. Тем более что брак, как легализация интимной жизни, подходил по всем параметрам – Ленка вскоре залетела. Мама Ленки из своей двухкомнатной квартиры в новом микрорайоне, переехала к бабушке-пенсионерке в дом на Набережную, а молодожёны стали жить в её квартире.

Общались ребятки между собой очень странно – ласково называли друг друга «дурачками» и «жопой». Во время хорошего настроения это у них вызывало смех, во время плохого – обиду. Дулись друг на друга и не разговаривали по несколько дней. Опять  начинались истерические бросания кукол и рыдания на репетициях, но мы понимали – страдает человек. Когда Ленка родила мальчика, папа его в это время служил срочную. Ребёнка своего увидел почти  двухлетним, после дембеля.

Бабушка Ленки, ставшая теперь прабабушкой, не могла спокойно смотреть на воспитание правнука. Юная мамашка не имела такой глупой привычки уговаривать ребёнка: «Съешь ложечку за маму, съешь ложечку за папу». Если пацан не открывал рот и отворачивался, она одной рукой за шкирку вытаскивала его из детского стульчика и говорила: «Есть захочешь – сожрёшь!» Прабабушка, присутствовавшая при этом акте насилия, закатывала глаза, как Дездемона, заламывала руки, как Катерина из «Грозы», и голосом леди Макбет пафосно восклицала: «ТЫ – ЖЕСТОКАЯ МАТЬ!!!» Причём, эту фразу она произносила по любому поводу: мокрые ползунки, потерянная пустышка, заплакавший ребёнок. Танька на бабушкины страдания не реагировала. В актёрской семье положено не сдерживать эмоций: тонкая нервная организация, повышенная чувствительность, ну и, опять же – актёрский темперамент.

Фразу эту бабушка восклицала так часто, что мы к Ленке по-другому уже и не обращались: «Эй, Жестокая Мать, на обед идёшь?» Ленкину бабушку в нашем театре любили. Пока добирались на выездные спектакли, она в автобусе рассказывала о своей актёрской жизни. В основном, это были воспоминания о закулисных интригах, и как ей удавалось обмануть ревнивого мужа. Он был одним из лучших актёров театра и всегда играл главные роли. Красавицу жену ревновал страшно, и, судя по её рассказам, было за что. Ленкина бабушка показывала нам свои фотографии из спектаклей – это просто улёт! Фигура, улыбка, лукавый взгляд – мечта любого «кобельеро». «Был у меня одно время любовник – военный высокого ранга. У него своя ложа была в театре. Так я во время спектакля, где мы с мужем оба играли, успевала в ложу к хахалю прибежать, и, пока муж на сцене, получить удовольствие по-быстрому и обратно на сцену вернуться. Никто и не заподозрил. Вот это настоящая актёрская семья, а что сейчас?» - И она презрительно смотрела на «Жестокую Мать».

Когда Пашка вернулся из армии, он стал находить себе какие-то странные должности: то креативного директора журнала для мужчин, то администратора казино. Домой стал приходить всё реже и реже. А потом вдруг стал названивать нам домой каждый день и навязчиво уговаривал вложить деньги в местную финансовую пирамиду, обещая «огроменные» проценты. Заманивал фамилиями известных в нашем городе людей, которые уже вступили и вложили. Но мы отбивались – нет лишних денег, и в богатство, падающее с неба, мы не верим. Доставал нас Пашка долго, но мы, как оловянные солдатики, стойко стояли на своём. Через несколько месяцев мы узнали, что Пашка заманил в эту аферу «чисто-конкретных» ребят, наобещав им офигенные проценты, и однажды они за ним и за ними и пришли. Квартиру двухкомнатную в новом микрорайоне пришлось продать и переехать к бабушке. Деньги он отдал и ещё больше года скрывался у родни по другим городам. Видимо, самые доверчивые из реальных пацанов его не так хорошо знали, как мы, и пришли требовать обещанного.

Вскоре Ленка родила ещё одного сына. И бабушка, и мама к этому времени ушли в лучший мир. Папа Паша, как теперь модно, присутствовал при родах. Первым взял сына на руки. «Мужчина никогда не оставит своего ребёнка, которого сам принимал!» - Хвасталась нам Жестокая Мать. После их скорого развода она эту фразу уже не вспоминала.

Иногда Пашка приходит к ней пожаловаться на очередную жену, на неудачный бизнес и нелёгкую судьбинушку. Поживёт у неё два-три дня, и, взяв денег в долг, надолго пропадает. Деньги  ни разу не вернул.

Анекдот.

Наше время. Из ЗАГСа выходят Ромео и Джульетта. Ромео закуривает:

- Ну… Это… Джульетта, я тебя, типа, люблю…

Джульетта, прикуривая у него:

- Та же фигня, Ромео.

Побочный эффект.

В Казахстане в кукольном театре директором был Талап Абиевич – мужчина, приятный во всех отношениях. Назначили его недавно, вместо уехавшего в родные пенаты «нэзалэжной» Украины старого директора, который умудрился вывезти несколько многотонных контейнеров с зеркалами, дорожками, мебелью из театра и даже свежесписанным новеньким микроавтобусом.

Однажды мы упомянули при Талапе Абиевиче фамилию нашего хорошего знакомого Володи Шаца. Директор обрадовался и просил передавать ему огромное «рахмет», что по-русски значит «мерси». Оказалось, что доктор Шац делал ему иглоукалывание, купив набор позолоченных игл у китайцев, строивших у нас в городе китайское кафе и привозивших по заказу всё, что ни попросят. 

Лечил он Талапу сердце, но неожиданный побочный эффект оказался даже приятней, чем лечение основного диагноза. У нашего директора была вторая жена, гораздо его моложе. И теперь, после нескольких сеансов иглоукалывания, он легко удовлетворял её желания и прихоти. Мы передали Шацу директорские благодарности, и Вовка сказал: «Ничего удивительного. «Виагру» тоже для улучшения работы сердца придумали, да только побочный эффект оказался гораздо нужней».

У директора нашего был удивительный дар видеть вещие сны. Сначала в театре этому не верили, но после нескольких случаев уже никто не сомневался. Вот решили ехать в Кзыл-Орду на гастроли, позвонили в их управление культуры, договорились о сроках, собрали спектакль, сформировали группу, даже сухой паёк в нашем управлении  культуры  выбили  (в начале  девяностых были голодно). А билетов нет! В те времена с билетами тоже была катастрофа. Даже через администрацию не смогли достать. Все приуныли, а Султан Абаевич говорит: «Ничего, ничего, уедем!  Я сон видел, что мы на гастролях». И вдруг через несколько дней – звонок: «Сдала билеты группа геологов, выкупайте!»

И так несколько раз. Даже когда мы с мужем пришли подавать заявление об уходе из театра, в коридоре нас встретил Талап Абиевич и весело спросил:

- Что, увольняться идёте?

- Да-а-а… А вы откуда знаете?

- Приснилось. Ну, пишите заявление, что с вами сделаешь!

Картина из пьесы про врачей по мотивам северных сказок.

Сказочник. Вот Акимка на последние деньги купил билет на  паровоз, да и прикатил с Импузорией в Москву. На постоялом дворе остановились.

Импузория. Ты, Акимка, в газету поди, дай объявление, что ты дохтур и горазд выживать икоты, ломоты, грыжу и птичий дрип.  А я высмотрю себе  барыню понарядней, да в ей я и зайду.

Акимка.  Как зайдёшь-то?

Импузория.  Ротом. С пылью или с едой.

Акимка.  Ладно, побегу.

Сказочник. Села Импузориия на окно, на улицу глядит. Мимо мадама идёт, красива, полна, в мехах. Идёт и виноград немытый чавкат. Импузориия на немытом завсегда живёт, она на виноградину вспрыгнула, барыня её и съела. И начало у барыни в животе урчать, бурлить, ходуном ходить.

Барыня. Ик! Ик! Дохтура мне! Ик! Ик!

Слуга. Вот, мадам, объявление в газете: «Медицинска знаменитось. Лечу утробны, внутренни икоты, ломоты, щипоты и новомодную болесь – стихондроз. Дорого».

Барыня. Ой, зовите! Ик! Ик!

Сказочник. Побежали за дохтуром. А Акимка  бороду прицепил, медицинский справочник читает, готовится.

Слуга. Дохтур где?

Акимка. Ну, я. Токо я дорого беру – 100 рублей.

Слуга. Поехали!

Барыня. Ик! Ик! Дохтур! Помогите! Худо мне.

Акимка. Что ж вы, мадама, фрукту немытую потребляете? На ёй же   митробы, иппузории всячески обитают. Так и гангрену подхватить недолго. Та-а-ак. Язык покажите. На месте. Дышите. Не дышите. (Барыня закатывает глаза) Чаво это? Ой, дышите, дышите, уже можно. Ну что ж…  Диагност такой: «Кишочная икотка с тяжким осложнением на весь организьм». Лечение – наложением рук. Где не поможет, будем отрезать.

Барыня. Ах! (Теряет сознание)

Акимка. Та-а-ак! Омморок на почве нервов. Какой пациент   хлипкий пошёл, никакого слова не несёт. Импузория, ты тута?

Импузория. Здеся я.

Акимка. Уваливай скорей.

Сказочник. Импузория выпрыгнула из Барыни, ей и полегчало.

Барыня. Ах! Ах! Хорошо-то как! Дохтур, вы светило медицины,  вот ваш гонорар! (Даёт Акимке деньги. Обращается к слуге) Принесите мне скорее винограду! МЫТОГО!

Шахер-махер.

У  С. Я. Маршака есть такая пьеса «Петрушка-иностранец», в которой мальчик Петруша, редкостный хулиган и оторва, попадает в разные, им же спровоцированные, дурацкие ситуации и все им обманутые, униженные и оскорблённые, пытаются его поймать и наказать. Потом он, свистнув одежду у иностранца, притворяется оным и говорит: «Бульон, коленкор, консомэ. Мы по-русски не понимэ». Вот такой наглый пацан. Но самые смешные строчки в финале пьесы: «Потому что мы – актёры. Шахер-махер, помидоры».  Это страшно прилипчивая рифма, и как только она всплывает в памяти, всё пропало – она будет крутиться в голове целый день. Единственное, что я могу, это заменить «актёров» на другие профессии. «Потому что мы – шахтёры», «потому что мы минёры», «потому что мы: вахтёры, тапёры, сапёры, киоскёры,  дирижёры, комбайнёры, сутенёры» и т.д.

Жаль, что Вильям наш Шекспир не додумался до такой классной рифмы. Представьте сцену; на троне сидит очередной Изверг-деспот-кровопийца, и властно взмахнув рукой, произносит любимую фразу тиранов: «Отрубить ему голову!» «За что?!!» - Рыдает провинившийся вассал. И тогда, глядя в тёмный зрительный зал мудрыми глазами, король устало объясняет: «Потому что мы – Тюдоры, шахер-махер, помидоры».

И этим всё сказано.

Сказка про Толобот.

Одна наша знакомая когда-то, на заре туманной юности, работала воспитательницей в детском саду. В группе шестилеток был особенный мальчик Гена, который по причине «дефекта фикции» вместо звука «К» произносил «Т». Приходят за ним родители в детский сад, Гена выбегает им навстречу с радостными криками: «Ура! Мамочта пришла! Папочта пришёл!» Мальчик был очень общительный и любил выступать на утренниках. Стихи ему читать, конечно, не доверяли, а вот в хоре петь или в паре с девочкой танцевать, это, пожалуйста.

Но больше всего нравилось Гене выступать в разговорном жанре. Иногда, после ужина, когда надо чем-то занять детей до прихода родителей, всю группу усаживали на стульчики, и Гена вдохновенно рассказывал давно всем знакомые сказки, которые в его исполнении становились невыразимо смешными: «Трасная Шапочта и Серый Волт», «Теремот», «Три поросёнта», «Дюймовочта».

Но хитом его концертов был, конечно, «Толобот». «Жили-были Бабушта и Дедушта. Испетла Бабушта Толобот.» Дальше, вроде, всё по сказке – Зайчит, Волт и Медведь встречаются с Толобтом и пытаются его съесть. Но только «хитрушная» Лисичта-сестричта «омманула» его, несчастного.

Вот только дети никак понять не могут, почему их воспитательница и нянечка зажимают рот руками и стонут, а потом вытирают слёзы. Наверное, Толобота жалко.

А уж любимую фразу «Толобот, Толобот, я тебя съем!» кричали хором, всей группой, так, что на улице было слышно.

Анекдот в тему.

Новый русский укладывает ребёнка спать и рассказывает ему сказку:

- Ну, типа, укатил Колобок от дедки с бабкой на крутом мерсе…

- Пап,- перебивает его сынок, - Колобок-то круглый, без рук, без ног. Чем же он управлял?

- А в натуре, чем? – Задумался папаша. - Ну, допустим, банком.

«Easy money».

Самые быстрые «лёгкие деньги» мы заработали в новогодние каникулы 2010 года. Позвонила наша знакомая из Москвы и сказала, что нужен Дед Мороз. Семья богатая, но интеллигентная. Дед Мороз должен быть не простой, обязательно с высшим театральным образованием и умением общаться с нестандартными детьми, не теряться в сложных ситуациях. Цена очень приличная. «Да это практически  про меня! Мой контингент!» - гордо сказал Федя и мы, прихватив «тревожный чемоданчик» с костюмом Деда Мороза, поехали в Вавилон по указанному адресу.

Во дворе старинного, но красиво отреставрированного дома (недалеко от Цветного бульвара), нас ждал богатый, но интеллигентный папа, который в морском бушлате (тренд этого сезона) курил у подъезда. Набрав код на железной двери, завёл в парадное, объясняя, что переодеваться надо на лестнице, чтобы дети не заподозрили подставу. «Да нам-то что! – Легко согласился Фёдор. - Где мы только не переодевались!» На третьем этаже ждала мама с подарками и сразу стала давать ценные указания:

- С детьми надо разговаривать весело, но без панибратства. Подарки положить в мешок, на коробках написано, кому какой.

- Да сиживали за столом-то, сиживали! – Успокаивал Федя, богатых и, сами знаете каких, родителей, облачаясь Дедом Морозом.

Предупредив, что ровно в семнадцать часов надо позвонить в дверь, родители ушли в квартиру. Я помогла Деду Морозу прицепить бороду и даже не пожалела на него дорогущих белых перламутровых теней, намазав ими лицо, чтоб богато блестело, типа в инее. А вот подарков оказалось многовато, здоровенные коробки в мешок не помещались. «Железная дорога», несколько штук «Лего», куклы, кукольный домик и куча упакованных подарков. Пришлось то, что помельче, уложить в мешок, а остальное распихать по фирменным пакетам.

Ровно в семнадцать часов раздался громкий звон напольных часов, распахнулась дверь и мама, стоя на пороге, фальшиво закричала: «Ой, кто это к нам пришёл?»  И Дед Мороз, увешанный пакетами, как блондинка из бутика после удачного шопинга, торжественно зашёл в хорошую квартиру.

Я осталась на лестнице и, сев на подоконник, приготовилась долго ждать.

Глядя в окно на старый московский дворик, я вспоминала, как недавно мы играли новогодний спектакль в «детской комнате» развлекательного центра «Перец» на Рублёвке. Это, конечно, только так называется – «комната», а на самом деле это большой зал, заваленный играми, книгами, всяческими игрушками, с горками и лабиринтами. Есть хорошая сцена с занавесом, и почти профессиональной световой и звуковой аппаратурой. Собираем кукол и декорации после спектакля. Подошёл мальчик пяти лет, тот, который во время спектакля на вопрос дракона: «Куда перелётные птицы зимой улетают?», громче всех закричал: «На юг!», а потом добавил: «А мы тоже были на юге… Франции».

- Тётенька, а вы сейчас в Москву едете?

- В Москву, мальчик.

- Да, повезло вам. А я ещё никогда в Москве не был… - с печалью сказал ребёнок.

- Да ладно, зайка, какие твои годы, ещё съездишь, - успокоила я его.

А на другом спектакле, в гобеленовом зале ресторана «Турандот», что на Тверском, Федя спрашивал зрителей (намекая на аплодисменты):

- А как зрители благодарят актёров? Ну, ребята? Какая артистам лучшая благодарность?

Один маленький мальчик убеждённо сказал: «Деньги». Я за ширмой захохотала, а Федя похвалил умного ребёнка и пригласил его работать директором в нашем театре, когда немножко подрастёт…

А одна восьмилетняя девочка втихаря сунула Деду Морозу записку, в которой оказалась просьба подарить ей на Новый год женские шахматы. Записку мы передали её маме, а сами долго гадали – как они, эти «женские шахматы»,выглядят? Розовые со стразами? Серебряные с бабочками? Золотые с белым мехом?

Тут открылась дверь и Дед Мороз Федя, стоя на пороге и весело махая рукавицей, сердечно прощался со всеми, обещая приехать в следующем году.

- Что – уже?!!

- Да. Помоги раздеться скорей.

- Как нестандартные детки, не замучили?

- Представь, один пацан поэму Батюшкова читал, девочка – сонеты Шекспира на чисто-английском, а карапуз что-то по-французски. Бабушка сказала – из раннего Бодлера.

- Осс-пи-дии! Как богатые родители над детьми-то измываются!

- Потом их дедушка мне загадки загадывал.

- Надеюсь, приличные?

- С двойным смыслом. Но я выкрутился, мы на ёлках ещё и не то слыхали!

- Быстро ты отстрелялся, минут двадцать пять прошло.

- Изи мани!

И помахав у меня перед носом очень крупной и такой красивой денежкой, профессионал, подхватив сумку с костюмом, поскакал по лестнице вниз.

Анекдот в тему.

Новый год. Дед Мороз раскладывает подарки под ёлку. Вдруг в комнату вбегает маленький мальчик и кричит:

- А-а-а! Дед Мороз, я тебя поймал! Теперь-то я знаю, что на самом деле ты существуешь!

Дед Мороз медленно поворачивается:

- Ну что ж, раз ты меня увидел, то теперь я должен тебя убить.